Блог

 Середина восемнадцатого века – трагический конец Джунгарского ханства. Почти сто лет борьбы с монгольско-китайскими завоевателями, внутренние феодальные усобицы подорвали некогда цветущее государство. В 1759 году китайские войска подавили последний очаг сопротивления ойратов. Началось жесточайшее массовое истребление населения. Спаслось лишь сорок тысяч человек – те, кто успел откочевать к границам России. В числе их был и потомок рода хойт – нойон Дегжит со своей супругой Ельзе-Орошиху и приближенными кетчинерами (телохранителями). Прибыв в город Семипалатинск, Дегжит изъявил желание войти под российское покровительство. Императрица Елизавета Петровна удовлетворила просьбу знатного джунгарца, разрешила ему и его семье поселиться в сибирском городе Тюмени. Здесь у Ельзе-Орошиху родился сын. Родители назвали его Тюмень-Джиргалан в честь города, давшего им спасение. К тому же «Тюмень» на ойратском означало «десять тысяч», и полностью имя новорожденного переводилось как «радость десятитысячная». В Тюмени Дегжит пробыл недолго. Собрав своих подданных, он направился к берегам Волги, где уже с середины семнадцатого века кочевали калмыки – потомки ойратов, в силу исторических обстоятельств покинувших Джунгарию значительно раньше. Дегжит поселился вблизи ставки калмыков Хошеутовского улуса.

Так, в шестидесятые годы восемнадцатого века на левом берегу Волги, в семидесяти верстах от Астрахани появилось небольшое оседлое поселение. Вскоре Дегжит умер. Через год Ельзе-Орошиху вышла замуж за вдовствующего хошеутовского нойона Замьяна, который по ойратскому обычаю усыновил осиротевшего Тюмень-Джиргалана. После кончины Замьяна хозяином поселения стал его пасынок. В литературных и картографических источниках начала девятнадцатого века поселение значится уже под названием «Сельцо Тюменевка».

Тюменевка и стала тем местом, откуда начал свой путь Второй калмыцкий кавалерийский пятисотенный полк, с честью выполнивший воинский долг в Отечественной войне 1812 года. Надо отметить, что калмыки – потомки воинственных ойратов – славились как бесстрашные и ловкие воины, прекрасные кавалеристы. Они служили надежной охраной южных границ России и неоднократно участвовали в ее военных походах, показывая образцы мужества и воинского искусства. Не остались в стороне от ратных трудов калмыки и на сей раз, когда Русское государство оказалось под угрозой иноземного порабощения Наполеоном. Калмыки, помимо участия в различных соединениях донских казаков, выставили три своих полка, в каждом из которых насчитывалось по 500 всадников. Один из них был сформирован из числа ставропольских калмыков, а два других составили степняки улусов Астраханской губернии, организованные нойонами Джамбой Тундутовым и Тюмень-Джиргаланом.

В Тюменевку по призыву нойона собрались лучшие наездники кочевья. Тюмень-Джиргалан обеспечил их обмундированием, вооружил и дал в командиры своего старшего сына Серебджаба Тюменя. Серебджаб был уже опытным военным, служил с 1796 года, большей частью на Кавказе, имея звание майора. Генерал-лейтенант Ртищев в рапорте Александру I указал, что в полку Тюменя «...люди одеты единообразно и вооружены исправно, лошади все хороши...» На пятьсот чинов полка приходилось 480 ружей, 150 сабель и 328 пик. Каждый всадник имел два коня – под седло и под вьюк. По приказу военного министра М. Б. Барклая-де Толли полк Тундутова был назван «Первым», а полк Серебджаба Тюменя – «Вторым».

В жарких схватках с врагом конники Тюменя показали отличную боевую подготовку и «примеры неустрашимой храбрости», как неоднократно отмечалось в приказах командования. После крупного сражения под Пружанами командир корпуса генерал Ламберг докладывал командованию «...в сем деле казаки отличились, но особенно калмыки...». Высокий боевой дух и уверенность в победе ощущаются в песне «Маштык боро» («Низкорослый серый конь»), которую сложили воины в первые же дни сражений.

«Французы в четверть носа (с носом в четверть – авт.)
Не трудно их побить.
Наши лошади крепки.
Наш владелец Джюджа храбрый.
Летим с ним в Москву.
Там побьем 50 тысяч французов.
Они Москву столицу разорили...»
(Перевод И. В. Добровольского, 1816 г.)

Второй калмыцкий полк действовал на Варшавском направлении, сражался за освобождение герцогства Варшавского и Саксонии. По-прежнему воины полка проявляли исключительное бесстрашие и героизм. Так, в боях за г. Сезанн полк Тюмени разбил на своем участке 3 французских эскадрона, за что 10 его воинов получили высшие награды солдатской доблести – ордена «Святого Георгия». В составе передовых частей русской армии калмыцкие конники дошли до стен Парижа и 19 марта 1814 года победным маршем прошли по столице Франции. Об этих триумфальных для России днях позднее напишет поэт, участник похода Ф. Глинка.

«Я видел, как коня степного
На Сену нить водил калмык,
И в Тюльери у часового
Сиял, как дома, русский штык!»

Овеянные славой, возвращались в родные степи конники Серебджаба. Газета «Восточные известия» писала, что подвиги калмыков в битвах «за свободу, независимость и благосостояние Европы» восхищали просвещенный запад, что «многие нижние чины украшены знаками отличия, а некоторые имеют по два и по три и даже других держав». Да, многие тюменевские воины были представлены к наградам, получили повышения в чинах. Все офицеры полка в знак особого отличия получили серебряные эполеты. Сам командир был произведен в полковники, удостоен многих боевых орденов. Но к радости победы примешивалась горечь потерь. 239 из 575 однополчан погибли в сражениях, шестеро остались в госпитале в Париже.

В честь ратных подвигов живых и павших и в благодарность Будде, даровавшему им победу, и был возведен калмыками на своей земле комплекс Хошеутовского хурула. Идея строительства храма Победы принадлежала младшему сыну Тюмень-Джиргалана Батур-Убуши.

Здесь надо сказать несколько слов о вкладе в калмыцкую культуру князей Тюменей. Сам Тюмень-Джиргалан получил европейское образование, интересовался калмыцкой и ойратской историей, фольклором, литературой. Сыновей своих – Серебджаба и Батур-Убуши – он отправил в Петербург для обучения военного и светского, кроме того, оба получили традиционное ламаистское хурульное образование. Современники свидетельствуют об их разносторонних познаниях в различных областях науки и искусства. В калмыцкой историографии XVI–XIX веков немало упоминаний о фамильном книгохранилище Тюменей, содержавшем интереснейшие монгольские, тибетские и ойратские рукописные книги.

Если Серебджаб посвятил себя в основном военной карьере, а впоследствии – управлению имением, то Батур-Убуши сочетал военное дело со служением наукам и музам. Один из его современников Ю. Лыткин писал, что «познания его были обширны и ни одно искусство не было чуждо ему». Батур-Убуши оставил заметки о строевой службе, записал несколько прекрасных калмыцких песен, занимался переводами. Главный его труд – летописное сочинение «Сказание о дербен-ойратах» вошло в число лучших памятников ойратско-калмыцкой литературы, имеет немалую историческую ценность. Наследие Батур-Убуши и поныне широко используется при разработке многих вопросов калмыковедения.

Батур-Убуши также участвовал в походе 1812 года, но не вместе со своими земляками, а в составе лейб-гвардии казачьего полка. Летом 1814 года с делегацией калмыков Хошеутовского улуса он приехал в Петербург на торжества по случаю празднования победы над Наполеоном. Одним из центральных мест проведения этих торжеств был Казанский собор, ставший памятником русской воинской славы (в Казанском соборе М. И. Кутузов отслужил молебен отправлением в действующую армию, сюда же впоследствии был доставлен его прах; здесь хранились Знамена неприятеля, ключи от французских городов). Атмосфера всеобщего ликования, царившая в Петербурге в те дни, а также гордость за калмыцкий народ, ощущение его причастности к великой победе породили у Батур-Убуши мысль о создании подобного монументального строения в родных степях. Будучи человеком военным, Батур-Убуши не располагал достаточными средствами для столь крупного строительства. Поэтому по возвращении из Петербурга он рассказал о своем замысле брату Серебджабу, который поддержал его и согласился принять на себя часть расходов. Батур-Убуши принялся за составление проекта храма. В основу его легла композиционная схема Казанского собора, столь полюбившаяся ему. Но это не было слепым заимствованием. Батур-Убуши внес в архитектуру храма заметный восточный колорит. Это удалось ему во многом благодаря сотрудничеству с монахом Гаван Джимбе, который незадолго до того совершил паломничество в Тибет и Монголию. Так, идея создания храма, глубоко интернациональная по своей сути, отражающая союз калмыцкого и русского народов, нашла органичное воплощение в облике храма. Авторы проекта задумали гармонично соединить в нем черты европейского, а точнее, русского классицизма и архитектуры буддийского Востока.

Замысел удалось воплотить в жизнь. Строительство храма было начато в 1814 году. Его заложили вблизи Тюменевки, на месте старого деревянного культового сооружения, куда на хранение было сдано пробитое французскими пулями походное знамя Второго калмыцкого полка. Строители были местные. Вероятно, и кирпич изготавливали где-то поблизости. Почти на каждом кирпиче оттиснут выпуклыйрисунок лука со стрелой. Это священная родовая тамга хошеутовских нойонов Тюменей – знак рода, еще в далекой Джунгарии прославившегося своими воинами, которых часто ставили во главе боевого клина. Отсюда и название рода – «хош» (клин). Оттиски такого знака можно было сделать только при формовании кирпичей.

Храм возводился на добровольные пожертвования калмыцкого народа и отчасти, как уже говорилось, на средства Серебджаба Тюменя, Неизвестна точная дата окончания строительства. Предположительно оно было завершено в конце десятых годов позапрошлого века. Вокруг храма располагались в кибитках кочевые хурулы Декшидын и Манлан. Они хорошо видны на рисунке Чернецовых 1838 года. По преданию эти хурулы прикочевали еще из Джунгарии, кочевали по левобережью Волги, а с 1811 года тяготели к месту формирования Второго калмыцкого полка, поскольку освящали его отправление в поход и счастливое возвращение. На более поздней – 1868 года – литографии неизвестного художника, приложенной к материалам Кумо-Манычской научной экспедиции видно, что эти хурулы обрели каменные сюмэ, расположенные слева и справа от главного здания. За правым крылом колоннады можно заметить еще одно небольшое каменное строение – это придворная часовня нойона. Кроме того, вокруг храма разместились еще несколько культовых построек, субурганов и мани (Субурган – монументальная культовая постройка в виде видоизмененной ступы, распространенная в Тибете, Монголии, Бурятии и Калмыкии. Мани – часовня, в которой находился молитвенный барабан «кюрдэ»), а также кибитки служителей. Все эти постройки вкупе составили монастырский комплекс Хошеутовского хурула. Расположенный на левом берегу Волги, он выглядел очень живописно. В некотором отдалении находилась усадьба Тюменя. Дом был построен на манер петербургских дач – двухэтажный, с мезонином и галереями. Стилизованные черты русского классицизма в его облике перекликались с классическими пропорциями хурула и подчеркивали их. Все строения летом были окружены зеленью садов, что создавало особенно выгодный фон для прихотливого силуэта хурула.

Так, в начале прошлого века на левом берегу Волги, на месте, связанном со многими событиями в истории взаимоотношений калмыцкого и русского народов, был воздвигнут памятник их дружбы и боевого братства – Хошеутовский хурул.

Материалы для родословной Тюменевых, потомков Калмыцких нойонов 

(родословная рода с 1-ой пол. XVIII в.)  Любимов С.В. Князья Тюменевы. – Ставрополь, 1915.