В этом году в четвертый раз в нашей стране будут проводиться Дни славянской письменности и культуры. Центральные мероприятия праздника пройдут в Киеве 24 мая — в День памяти Кирилла и Мефодия, создателей славянского алфавита и литературного языка.

Братья Кирилл и Мефодий были уроженцами города Фессалоники, центра византийской провинции на территории македонских славян (по-славянски этот город назывался Солунем). Кирилл, а точнее, Константин (Кирилл — его монашеское имя), родился в 827 году. Мирское имя Мефодия неизвестно. Мы знаем лишь то, что он был старше брата на 7—10 лет.

В детстве Константин был отдан «в учение книжное», где вскоре и обнаружились его незаурядные способности, о которых стало известно в Константинополе. Юного философа призвали в столицу и определили в наставники к молодому императору. Михаил III был моложе Константина лет на 5—6. В Константинополе юный наставник овладел грамматикой, геометрией, астрономией, риторикой, диалектикой, философией «и всеми прочими эллинскими учениями».

Преподавание философии предполагало философские споры: вот здесь, должно быть, и обнаружил Константин дар полемиста. На некоторых занятиях присутствовали высшие чиновники, даже сам император. Наверное, цесарю нравилось слушать своего строптивого наставника. Известно, что он посылал его спорить с главой иконоборцев, свергнутым патриархом Иоанном Грамматиком, участвовал Кирилл и в полемике с сарацинами во время миссии в Арабский халифат. Последней религиозной дискуссией, в которой отличился Константин, была встреча с еврейскими и мусульманскими мудрецами в Хазарии.

Хазарская миссия отплыла из Константинополя в первых числах января 861 года, держа курс на Херсонес Таврический — центр византийских владений в Крыму. Миссия, представлявшая интересы императора, должна была плыть на самом быстроходном и надежном судне — византийском дромоне (на Руси это судно называли кубарой).

Морское плавание в древности было преимущественно каботажным: кормчий направлял судно так, чтобы не терять из виду берега. Что касается плавания в Черном море, то ученые считают, что еще в V веке до нашей эры, в Периклово время, моряки умели пересекать его от мыса Карамбис в Малой Азии до южной оконечности Крыма, проходя весь путь за сутки. Интересно, что этот маршрут был подсказан птицами: журавли, готовясь к перелету, собирались на этом мысу.

Путь этот был хотя и скор, но опасен; возможно, императорское посольство предпочло более спокойное путешествие вдоль западного берега Понта Эвксинского. Но и в этом случае, сразу за последним рукавом Данубия (Дуная), называвшегося тогда Голым, корабль должен был идти не вдоль берега, а вдоль кромки льда.

Плавание закончилось благополучно: Константин и Мефодий ступили на землю Тавриды. Льды заполняли внутреннюю акваторию Каркинитского залива вплоть до Бакальской косы: именно ее и мыс Тамирака могли увидеть путешественники, когда раздался крик: «Земля!..» Корабль взял правее и, пройдя еще 300 стадиев (около 50 километров) вдоль берега, вошел в бухту Прекрасной гавани. (Ныне поселок Черноморское.) На следующий день дромон с византийским посольством обогнул Тарханкутский полуостров, прошел невдалеке от Керкинитиды (Евпатории) и — при благоприятном ветре — уже к полудню прибыл в Херсонес.

Миссия византийского посольства задержалась в Херсонесе надолго — недели на две, а может, и на месяц. За это время произошло два чрезвычайно важных для судеб славянской культуры события, и участником обоих был философ Константин.

Первое событие описывается в одном житий следующим образом. Где-то в Херсонесе Константин «нашел... Евангелие и псалтырь, написанные русскими письменами, и человека нашел, говорящего на том языке, и беседовал с ним, и понял смысл этой речи, и, творя молитву богу, начал читать и излагать их». Автор жития Константина не сообщил, где философ увидел эти книги: в одной ли из городских церквей, в монастырской библиотеке или в доме у кого-то из горожан, а может быть, у купца, торговавшего на базаре, и кто был тот человек, говоривший по-русски. Не вызывает сомнения, что под «русским языком» составитель жития понимал какое-то славянское наречие (хотя существуют и другие версии). Иначе он не стал бы утверждать, что Константин, беседуя с русом, приноравливал его язык к своему по гласным и согласным звукам. Это возможно только в отношении близких по своему звуковому составу языков. Чтение книг, написанных по-варяжски, по-готски или по-сирийски, потребовало бы большего труда и иного подхода. В одной из русских рукописей XV века это событие описывается еще более определенно: «А грамота русская явилася, богом дана, в Корсуни русину, от нее же научился философ Константин и оттуду служив и написав книги русским языком». Именно о славянских книгах, существовавших до создания азбуки Константином, рассказывается и в житии Мефодия: «Тут явил бог философу славянские книги и тотчас, устроив письмена и беседу составив, поехал в Моравию».

В древнейшем летописном своде XI века запись событий начинается с 852 года. Маловероятно, чтобы летописец мог точно и верно восстановить минувшие два века назад события по памяти и на основе устных преданий. Он скорее всего использовал более ранние исторические записи, а это значит, что начало русского летописания относится к середине IX века. По мнению Б. А. Рыбакова, первые реальные следы киевского летописания связываются с деятельностью князя Аскольда, современника Константина и Мефодия, вероломно убитого Олегом.

На каком языке велись эти записи? Имеют ли они какое-либо отношение к «русским письменам» Херсонеса? На эти вопросы прямо и ясно отвечает киевский летописец, записавший, что в 898 году «Словеньский язык и русский одно есть». Значит, письмена, прочитанные Константином, были записью славянской речи. Эта письменность, конечно же, была еще очень несовершенной, но она стала той основой, используя которую, Константин-философ впоследствии составил славянскую азбуку и разработал грамматику литературного языка.

Вторым событием, сыгравшим затем заметную роль в судьбе славянских первоучителей, было открытие мощей погибшего здесь святого Климента.

Климент — четвертый папа римский (включая апостола Петра (Климент, по тогдашней иерархии, был еще епископ. Титул «папа» появился лишь в IV веке.)) согласно церковной легенде был осужден за проповедь христианства и сослан в Херсонес в годы правления императора Траяна (98—117 гг.). Работая в крымских рудниках, папа Климент I продолжал проповедническую деятельность, за что и был казнен — брошен в море с якорем на шее. Это произошло в 101 году.

Обстоятельства смерти епископа Климента по-прежнему загадочны. Между тем нам было бы очень интересно это знать в связи с теми поисками, которые предприняли Константин и Мефодий. Легенда гласит: опасного узника сбросили со скалы в море — весьма неожиданный для римлян способ казни. Но вот что пишет в своей «Истории» Геродот о таврах — коренных жителях Крыма: «Они приносят в жертву Деве и потерпевших кораблекрушение, и тех эллинов, которых они захватят, выплыв в море, таким образом: совершив предварительные обряды, они ударяют их дубинкой по голове... тело они сбрасывают вниз со скалы».

Историк и географ прошлого века В. X. Кондараки утверждает, что развалины на мысу Аю-Даг, которые обычно считаются остатками таврского укрепления, на самом деле — руины святилища местной Девы. Косвенным образом это можно доказать так — расположенный неподалеку поселок Фрунзенское некогда был городом Партенионом (в греческом произношении Парфенион — то есть Девичий). Да и мыс Аю-Даг не был подвластен римлянам: их владения распространялись на восток от Херсонеса не дальше мыса Ай-Тодор. А на самом мысу, там, где сейчас высится Ласточкино гнездо, римляне построили на месте таврского «укрепления» крепость Харакс. Другое таврское святилище, вероятно, было в районе Фороса, где и был убит папа Климент.

В житии Константина довольно невразумительно сообщается, что некий Климент еще «лежит в море»; Константин молится, дабы определить место его нахождения, затем убеждает херсонесское духовенство и «благочестивых мужей» отплыть на корабле в известном ему направлении. «И когда море утихло, а они туда дошли, то начали с пением копать. Тогда же стал слышен сильный запах, как от многих кадил, и затем объявились святые мощи, которые взяли с великою честью и славой».

Сегодня возле Ай-Тодора островов нет. Нет их сейчас и около Кастрополя. Но старожилы помнят, что еще в 30-е годы лежал крошечный островок напротив Фороса. На острове стояла красивая часовня. Когда началась кампания по уничтожению церквей, эту часовню, как слишком заметную, взорвали, причем с таким усердием, что и от островка почти ничего не осталось. Тот ли это остров, где копали Кирилл и Мефодий,— вопрос для будущих исследователей, которые должны будут учесть как минимум, что современный уровень Черного моря по сравнению с античными временами выше на 5 метров. Земли, которые раньше выглядели обширными островами, сейчас могут находиться под водой.

И вот 30 января 861 года экспедиция на двух или трех небольших судах направляется к заветному острову, извлекает мощи римского епископа и даже якорь, с которым он был брошен в море. Мощи торжественно вносят в город; на пути к собору процессия останавливается у каждой церкви, совершая благодарственное богослужение. Затем мощи помещают в городском соборе. Часть этих реликвий Константин возьмет потом с собой, повезет их в Моравию и в конце концов доставит в Рим. Именно Константину обязано папство возобновлением культа Климента.

Культ Климента сыграл особую и многогранную роль и в славянских странах. В Киеве обладательницей его мощей стала Десятинная церковь, куда их доставил князь Владимир после известного похода на Корсунь — в церкви был в его честь придел. В Древней Руси Климент воспринимался как заступник Русской земли, и позже представление о церковной автономии Руси тоже связывалось с его именем.

В начале февраля 861 года Константин и Мефодий простились с Херсонесом и «направились в Хазарию к Меотскому озеру и к Каспийским воротам Кавказских гор». Этими двумя названиями, в сущности, и исчерпываются географические вехи предстоящего путешествия.

Меотским озером в античной и византийской литературе называлось Азовское море. Вряд ли экспедицию интересовало море, скованное в это время года льдами. Скорее всего конечной целью плавания было устье Кубани (Куфиса, или Кофиса, как называли эту реку в Византии). Из-за встречного течения путешествие было томительно долгим: только на второй или третий день посольский дромон мог войти в Боспор Киммерийский. Вид его берегов представлял грустное зрелище: тут и там виднелись руины городов, сметенных полчищами кочевников — гуннами, булгарами, тюрками, хазарами. Византия любыми средствами стремилась вновь утвердиться на этом важном перекрестке. Центром ее притязаний стал город Таматарха, отстроенный на месте античной Гермонассы (современная Тамань). Ко времени путешествия Константина и Мефодия это был уже вполне византийский город, имевший епископскую кафедру, и силуэт города определял кафедральный собор, окруженный рядом церквей и монастырей. Раскопки Тамани показали, что застраивался город хаотично. Небольшие обмазанные глиной деревянные дома жителей обогревались открытыми очагами. Встречались и каменные постройки; особенность их заключалась в кладке стен, которая производилась «в елочку», то есть под углом к наружной поверхности стены. Через сто лет после приезда славянских просветителей этому городу суждено будет стать столицей славянского княжества Тьмутаракань.

По-видимому, кроме Таматархи, экспедиция побывала и в двух других городах Керченского пролива — Боспоре, центре епископии, и Фанагории — в единственном уцелевшем античном городе, в котором также была христианская община. Здесь некогда отбывал ссылку свергнутый византийский император Юстиниан II, за которого хазарский каган выдал замуж свою дочь. Посещение этих мест могло иметь определенное значение для успеха предстоящей миссии.

Дальше миссия, очевидно, двинулась по древнему караванному пути от Черного моря до Каспийского. Житие указывает конечный пункт миссии — Каспийские ворота Кавказских гор. Так в древности назывался Дербентский проход. Дело в том, что Хазарский каганат за время своего трехсотлетнего существования сменил три столицы. В Дербентском проходе лежала вторая из них — Семендер. Но за сто с небольшим лет до миссии Константина, когда хазарские войска были полностью разгромлены арабами, каган перенес резиденцию в устье Волги. В течение IX века каганат настойчиво восстанавливал свое господство на Северном Кавказе и к шестидесятым годам снова утвердился в Семендере.

В долине Кубани путники могли не увидеть поселений адыгских племен: в это тревожное время люди жили высоко в горах, а в предгорьях лишь пасли стада. Приморские адыги (зихи) считались давно уже христианизированными — в память об их крещении была воздвигнута величественная базилика в нынешней Ново-Михайловке. В течение столетия до путешествия Константина таматархская епископия пыталась распространить христианство и среди закубанских адыгов (косогов). Но православной к этому времени стала лишь племенная знать.

В районе современного города Невинномысска караванный путь пересекался с Великим шелковым путем. Шелковый путь здесь разветвлялся: одна дорога шла вверх по Кубани и Теберде на Клухорский перевал, другая по Большому Зеленчуку на перевал Сангаро. По этому пути в обоих направлениях двигались купеческие караваны, груженные восточными и византийскими товарами. Разноязыкая речь, диковинные одежды, непривычные лица — все это создавало необычную колоритную картину.

На пути Константина и Мефодия лежал еще один древний торговый перекресток, где находился богатый аланский город, название которого, к сожалению, не сохранилось. Город располагался у так называемых Эльхотовых ворот, которые являлись «северным ключом» к знаменитому Дарьяльскому проходу. После того, как он был завоеван Ордой и стал ее важнейшим центром на Северном Кавказе, за ним закрепилось название Татартуп — «татарский стан» или «холм». Это название дожило до XIX века. Здесь, возможно, и проходили Кирилл и Мефодий.

Двигаясь далее на восток, путники оказались в долине реки Сунжи, притока Терека. На левом ее берегу недалеко от Грозного и по сию пору высится огромное городище Алханкала, на котором еще в конце прошлого века были остатки каменных стен. Внутри города находилась укрепленная цитадель — резиденция аланского вождя, предводителя окрестных племен.

Дальше дорога шла вдоль Сунжи и Терека и выходила на бескрайние пространства Терско-Сулакского междуречья — обширной и богатой земли, называвшейся в древности страной Берсилией. Здесь был политический центр Хазарского каганата, откуда тянулись нити на весь предгорный Северный Кавказ. Там, где река Сулак вырывается из горных теснин на равнину, находилась первая столица каганата Беленджер — ныне Верхне-Чирюртовское городище. До Семендера, резиденции кагана, оставалось около 60 верст, и миссия, чтобы отдохнуть и набраться сил, поднялась в старый город. Это тем более вероятно, что здесь была многочисленная христианская община, несколько часовен и две церкви. Внушительно и грозно выглядели стены Беленджера, нависающие над головокружительной кручей. Кроме обычных стенных башен, вперед выдавались две массивные выносные башни, соединявшиеся с крепостью каменными перемычками,— они производили впечатление несокрушимой мощи. Строили город, конечно, не хазары, а местные народы, знавшие секреты сейсмостойкого строительства: в крепостные стены Беленджера заложены антисейсмичные камышовые пояса.

Наконец миссия вступила в столицу каганата. Семендер находился на месте современного аула Тарки, недалеко от Махачкалы. Сейчас сохранилась только часть крепостной стены. Ее расположение говорит о том, что городские укрепления Семендера были построены по тому же принципу, что и дербентские. Хазары сделали этот город «сборным местом», куда стягивались войска каганата для грабительских походов. Семендер являлся не только политическим, но и крупным торгово-ремесленным городом, в котором жили купцы из разных стран. Византийская миссия прожила здесь лето 861 года.

Дипломатическая задача миссии до конца не ясна. В житии Константина кратко говорится об осаде неким хазарским полководцем «христианского града» во время пребывания миссии в Крыму, после чего каган освободил двадцать пленных греков. Возможно, миссия должна была примирить хазар с Византией. Но, возможно, целью миссии было добиться сближения Византии и каганата после похода «русов» на Константинополь в 860 году. Эта гипотеза подкрепляется ответом кагана императору: «Все мы — друзья и приятели твоего царства и готовы идти на службу твою, куда захочешь».

Константин же был занят религиозными спорами с ревнителями иудаизма и ислама. Он, разумеется, одержал победу по всем пунктам: поразил своих противников «словесной силой от божией благодати, горящей подобно пламени». Житие Мефодия добавляет, что внес свой вклад в эту победу и старший брат: «Он молитвою, а Философ словами взяли над теми верх и посрамили их».

Эту победу публично признал первый советник кагана: «Гость этот ниспроверг наземь всю гордыню сарацинов, а нашу отбросил на иной берег, как нечто нечистое». Хазарская аристократия как будто была готова уже принять крещение: «Не враги мы сами себе, и так повелеваем, что с этого дня понемногу, кто может, пусть крестится по своей воле, если пожелает. А тот из вас, кто на запад кланяется, или еврейские молитвы читает, или держится веры сарацинской, скоро смерть от нас примет». И в результате «крестилось же из них двести человек, отказавшись от мерзостей языческих и браков беззаконных».

Для авторов жития наибольшее значение имел факт религиозного спора, который доказал преимущество христианства. Но житие — не историческая хроника, а произведение, написанное с целью прославления святого мужа. Однако то, что совершили в ходе хазарской миссии Константин и Мефодий,— это и подвиг интеллектуальный. Дальнее путешествие, в котором раскрылось многообразие мира, бесчисленность народов и языков, давало возможность переосмыслить суть их филологического труда. На землях Крыма и Северного Кавказа Константин и Мефодий могли встретить и славян: в сопоставлении с языками тавров, кавказцев и хазар еще рельефнее проступали особенности славянской речи. Книги, найденные в Херсонесе Таврическом, дали новый толчок к поискам совершенной славянской азбуки, которая появилась весной 863 года. И можно с уверенностью сказать, что в этом подвижничестве первоучителей, принесшем им мировую славу, немалую роль сыграла и их миротворческая хазарская миссия.

Владимир Власов